Василий Пектеев: «Подняться на уровень духа…»
27, 28 апреля на сцене Ульяновского драматического театра имени И.А. Гончарова состоялась очередная премьера – спектакль «Женитьба» по одноименной пьесе Николая Гоголя. Коллектив остался верен себе, снова обратившись к нетленной русской классике. А осуществил постановку известный российский режиссер, заслуженный деятель искусств РФ и лауреат Государственной премии Республики Марий Эл Василий Пектеев.
-Приглашение на постановку в ульяновский театр было для меня неожиданным и приятным одновременно, - рассказывает Василий Александрович. - Я давно слышал про ваш коллектив. В 2007 году, работая на «Мосфильме» у Андрея Эшпая, много ездил по городам в поисках актеров для фильма «Иван Грозный». Именно тогда я и посмотрел вашу премьеру «Правда - хорошо, а счастье лучше» с Борисом Александровым в роли Грознова. Спектакль произвел на меня очень сильное впечатление. Здесь вообще замечательная труппа. В театральной среде молва о ней и эпохе Копылова всегда была самая лучшая. С таким настроем я сюда и приехал, и не ошибся в своих ожиданиях. Несмотря на то, что последние годы у вас не было главного режиссера, все лучшее удалось сохранить благодаря вашему замечательному директору, Наталье Александровне Никоноровой.
- А город Вам приглянулся?
- Он чистый. Не успел растаять снег, как грязь сразу же убрали. Здесь проводят субботники, как в хорошие советские времена. Люди тоже очень приветливые - и в театре, и за его стенами. Это также очень приятно.
- Как возникла идея поставить «Женитьбу» Гоголя?
- Это одна из моих любимых пьес еще со студенческих лет…
- И много лет назад Вы уже ставили ее в Марий Эл на сцене национального театра!
- До того, еще в студенческие годы, будучи в Ленинграде, я видел знаменитый спектакль Анатолия Васильевича Эфроса. Долгое время находился под огромным впечатлением от его работы. До той степени, что уже после окончания института, когда стал работать в театре Йошкар-Олы, несколько раз брался за постановку «Женитьбы», однако постоянно ее откладывал. Только спустя годы понял, что могу ее поставить и, наконец, быть свободным в собственном решении…
Пьеса же удивительная! Она про нас, россиян. В ней люди постоянно живут в каких-то мечтах и фантазиях, как дети. Когда надо что-то сделать, робеют и задаются вопросом «А надо ли?». Причем герои уже далеко не молоды. Не случайно 30 лет назад моя постановка в родной республике называлась «Ярмарка женихов». Но то был совершенно другой спектакль – скорее, о человеческой наивности, детскости, неумении построить судьбу. Теперь я прочитываю Гоголя немного иначе. Когда Подколесин и Агафья, преодолев страх, который ими владел, вдруг почувствовали симпатию друг к другу, и счастье могло состояться, внутренний «черт» все равно развел их.
- О каком страхе вы говорите?
- Внутренний страх имеет разные лица. Не зря Чехов говорил – «я по капле выдавливаю из себя раба». Именно для рабской психологии характерно бояться поступить неправильно, совершить ошибку. Разумеется, такой человек неспособен сделать доброе дело или почувствовать себя счастливым. И вот здесь Гоголь, называя свою историю «совершенно невероятным событием», с помощью анекдотической ситуации раскрывает нашу сущность: главная беда живущих в России людей состоит в том, что мы не можем освободиться от наших страхов перед будущим. А то, что проделывает с Подколесиным и Агафьей Кочкарев, - не что иное, как манипуляция. С помощью лжи и внушения Кочкарев снимает у них внутренний испуг перед реальной жизнью, и только тогда открывается их душа. Вот Подколесин и Агафья взялись за руки, поцеловались, и он взлетает на седьмое небо: «Если бы я был государем, сделал бы так, чтобы у меня не было ни одного неженатого!» И тут же задумывается с опаской: «Но ведь потом ничего нельзя будет поменять…» Хотя «Женитьба» - комедия на грани фарса, она очень современна. К сожалению, зачастую мы не знаем, чего хотим, у нас нет своей позиции, своего отношения к тому, что происходит вокруг нас. С нашими «рабскими» страхами мы удивительно внушаемы, и, фактически, не управляем своей судьбой - счастье и несчастье зависят уже не от нас…
- Вы много работали как в национальных, так и в русских театрах нашей большой страны. Разница есть?
- С одной стороны, человек любой национальности по своей сути одинаков. Но некоторые отличия все же есть. Кроме родного национального театра в Йошкар-Оле, мне довелось поработать и с калмыками, и в Республике Коми, и в Удмуртии. Это очень разные народы. Конечно, все актеры национальных театров – выпускники училища имени Щепкина, ГИТИСа, ЛГИТМиКа то есть представители русской театральной школы. Но есть определенное отношение зрителей с точки зрения традиционных культур. У многих народов отличаются взаимоотношения мужчины и женщины, отношение младшего к старшему. Это, естественно, приходится учитывать при выборе репертуара, в расстановке акцентов. Национальный зритель готов смотреть даже драматургию худшего качества, лишь бы было «про нас». И это сильно ограничивает выбор, тем более, что не всегда существуют переводы. В этом смысле в русском театре поле для творчества гораздо шире.
- А какие пьесы нравятся Вам?
- Когда ты руководишь театром, то сам определяешь репертуарную политику. У приглашенного режиссера таких возможностей меньше, однако «Женитьбу» к постановке предложил именно я. Она до сих пор является моей любимой пьесой. А вот что касается мечты, к сожалению, не реализуемой… Есть такая удивительная вещь у Булгакова – называется «Последние дни». Это о Пушкине – даже не понимаю, почему ее до сих пор почти не ставят?! В ней, как мне кажется, есть даже материал для кино. И своя загадка – когда к Пушкину приходит человек из Шестого отделения, он находит на столе поэта стихотворение «буря мглою небо кроет». Эти строки проходят лейтмотивом через всю пьесу. И когда провожают гроб поэта, звучат они же. Вроде бы, известные с детства строки, но сколько в них стихии, сколько гениальности в простоте – как в самом Александре Сергеевиче…
А недавно я «заразился» удивительной пьесой Островского, которая, казалось бы, выбивается из его наследия. Это… «Снегурочка» - на первый взгляд, сказочка. Но, во-первых, написано в стихах, а, во-вторых, она же про жертвенную любовь! Это очень современно: солнце потухло, потому что люди разучились любить. «Снегурочка» - не сказка, а притча, совершенно недетская, современная история. Не случайно, она идет даже в «Сатириконе». Когда я выпускал актерский курс в Петербурге, мы сделали именно такой дипломный спектакль.
- Знаю, что Вам приходилось выходить на сцену в качестве актера…
- Первая серьезная роль была в пьесе Альбера Камю «Недоразумение» - заглавная, роль Яна. Это был очень интересный спектакль, поставленный в Йошкар-Оле питерским режиссером Валентином Ткачом. Затем случился интересный международный российско-финский проект. Я сыграл Яна Сибелиуса. Пьесу написал мордовский драматург Александр Пудин – оказалось, что у самих финнов пьесы о своем герое нет. Ставили в Финляндии, сыграли на международном фестивале в Тампере, потом играли в Хельсинки. В многосерийном фильме Андрея Эшпая про Ивана Грозного мне дали небольшую роль - колдуна, который лечил Василия III, отца Грозного…
- А как в Вашей жизни вообще возник театр? Я читал, что Вы выросли в деревне, в крестьянской семье…
- Я действительно вырос в глуши, в лесной деревне. У нас в 60-е годы даже не было электричества. Но в соседнем селе был клуб, где показывали кино. С него-то все и началось. Старшего брата всегда туда отпускали. А я был маленький. Да и за вход надо было платить 5 копеек, притом, что у колхозников тогда денег не было. Я начинал канючить, был очень настойчивым, и отец давал мне эти деньги, с которыми я бежал догонять брата. Потом за полночь оттуда возвращались, бывало, что и зимой… Летом в клуб приезжали театры из города – кукольный и драматический. Это был настоящий праздник! С детства я любил петь и мечтал быть актером. Не знаю даже, откуда все возникло. В школе пел в хоре, участвовал в каких-то сценках, но никакого драмкружка поблизости не было. Однако после школы сразу пришел в театр, и меня взяли рабочим сцены. За два года сделал «карьеру» – стал старшим машинистом. Артисты казались мне очень умными. Под их влиянием и я решил «поумнеть», и поступил в педагогический институт на отделение русской филологии. А после двух курсов все-таки осмелел, и поехал в Питер, на театральный. Мечта – превыше всего… Замечательный мой педагог был на кафедре у Товстоногова – профессор Мар Владимирович Сулимов, в этом году мы будем праздновать его 100-летие. Мар Владимирович был удивительно тонким педагогом, прекрасным человеком, в разное время возглавлял театр имени Комиссаржевской, русский театр в Алма-Ате…
- Я знаю, что Вы стояли у истоков фестивального движения театров финно-угорских народов, были президентом Ассоциации этих коллективов…
- Я два срока был членом Секретариата Союза театральных деятелей при председателе Михаиле Ульянове. В это время возникла идея проведения фестивалей национальных театров России. Первыми такой фестиваль провели театры тюркоязычных народов. Вторыми оказались мы – финно-угры. Организовали в Таллине встречу, где были представители Венгрии, Финляндии, Эстонии и финно-угорских театров нашей страны. С тех пор Международный фестиваль театров наших народов проводится систематически раз в два года. Но последние 12 лет я не участвую в этом движении. Сначала уехал в Петербург, выпустил актерский курс в СПбГАТИ, потом год проработал в Петрозаводске, а затем переехал в Москву и шесть лет трудился в кино. Это был очень интересный опыт. Работал у Андрея Эшпая, потом у Николая Досталя - снимали фильм «Раскол», когда мы семь месяцев провели в экспедициях. Последний мой фильм был про Сталина с Сергеем Юрским в главной роли – 4 серии… Однако, Москва – сложный город, и вскоре я от нее устал, тем более, что жена и дети все это время оставались в Йошкар-Оле. Поэтому в последние два года я оторвался от столицы и вернулся к свежему воздуху. В душе я – человек театра, и в Москве я понял, что без театра жить не могу – задыхаюсь.
- Каким, с Вашей точки зрения, должен быть современный российский театр? Я имею в виду ценностный аспект…
- Нужно брать вечные темы – любовь и ненависть, измену и верность. Как человеку остаться человеком в наши дни. Конечно, жизнь и во времена Шекспира не была простой, и вопрос сохранения души в бесчеловечных ситуациях стоял всегда. И театральный жанр может быть всяким, и масштаб проблемы любой, не обязательно это «Король Лир». Главное – зритель должен увидеть живую жизнь, в которой герой сохраняет и чистоту, и доброту, и человечность, и справедливость. Это должно идти от души к душе. Посреди процессов урбанизации и глобализации люди становятся частичками, механизмами. Театр должен помогать людям сохранить веру в то, что мы не «винтики»: каждый человек –личность. Не показать «чернуху», «как это плохо», а обозначить, что сохранить лучшее в себе все-таки возможно. Анатолий Васильев на одном из режиссерских семинаров сказал, что XIX-XX век в русском психологическом театре ознаменован исследованиями души, а теперь наступило время, когда нужно говорить не о душе, а о духе. Это другой уровень. Дух выше переживаний. Когда мы осознаем себя не просто членом семьи или гражданином, а частью Космоса…
Александр ФИЛАТОВ, фото автора
