Ульяновск. Симбирский "Скупой"

   Комедия «Скупой» по пьесе Мольера в постановке Аркадия Каца - кассово успешный спектакль Ульяновского драмтеатра им.И.А.Гончарова, зритель принимает его очень тепло: в нем счастливо сочетаются классика и возможность «культурно отдохнуть». Но сказать актерам, что им удалось всего лишь хорошо развлечь публику, - не значит ли это обидеть их? А вот сказать, про что получился «симбирский "Скупой"» (фраза из песни, которую исполняет в финале заглавный герой), однозначно нельзя. Про то ли, как скуп Гарпагон и к чему приводит его скупость? Или про то, выгодно ли говорить правду? Или про то, как любовь и вера преодолевают все препятствия?
При кажущейся простоте мольеровских комедий ставить их сегодня, через три с половиной века после создания, невероятно трудно. Режиссер Аркадий Кац объясняет это тем, что самое сложное в театре - овладеть комедийной стихией и этой самой простотой, потому что в современном мире простодушие утеряно: «Теряем энергию, заразительность, критика заела извне и внутри нас».
Аркадий Кац уже однажды ставил «Скупого» - в 2004  году в Театре «У Никитских ворот».  Тогда руководитель театра Марк Розовский сказал в интервью, что Мольер всегда был «опасен» для театра существованием некого штампа театрального мольеризма, «костюмной праздничности, подменяющей игровую стихию». Другая опасность - коммерциализация Мольера за счет поверхностно прочитанной комедии характеров и острого сюжета. По мнению Розовского, сущность мольеровского самосознания гораздо глубже и требует более серьезного подхода. Кац и попытался сочетать карнавальность фарса с попыткой проникнуть в «сущность самосознания». В результате от чистоты жанра ульяновский спектакль ушел, а к органичному синтезу жанров не пришел: получившаяся смесь жанров воспринимается все же как смесь. Казалось бы, здесь есть все, что нужно для фарса: грубоватый юмор, буффонада,взаимодействие со зрительным залом (впрочем, робкое, спорадическое и оттого непоследовательное), но, в отличие от классического понимания жанра, акцент зачастую делается на индивидуальных, а не типических чертах персонажей. Например, слуга Лафлеж (Сергей Чиненов) наделен в спектакле сильной хромотой: его подпрыгивающая, ковыляющая походка поначалу вызывает улыбку, за которую тут же начинаешь себя корить - грех смеяться над инвалидом.
«А может ли вообще ничтожество быть величественным? Можно ли Гарпагона играть как личность?» - этот вопрос был для постановщика, по его собственному признанию, коренным. Исходя из этой сверхзадачи, спектакль должен прежде всего раскрывать анатомию скупости, но при этом оставаться фарсом. Нелегкая задача! Логично, что роль Гарпагона получил опытнейший актер трагикомического дарования Евгений Редюк (выход спектакля был приурочен к 65-летию артиста).
Аркадий Кац разглядел, что комический персонаж (Гарпагон) отбрасывает трагическую тень, и постарался найти в мольеровских масках шекспировскую глубину. Против этого, кстати, предостерегал Пушкин, который писал: «У Мольера скупой скуп и только».  То есть, если соглашаться с Пушкиным, «Скупой» - комедия в чистом виде, полностью соответствующая стилю классицизма и художественному методу Мольера: контрастные персонажи, схематичные, «масочные» образы, внешняя интрига при внутренней статике героев. Такова была театральная традиция, которую Мольер вряд ли рассматривал как оковы для творчества. И пьеса у него получилась свободная, искрометная, раскованная, если не считать торопливого и чересчур схематичного финала, схематизм которого в спектакле еще более усиливается. Вот и Гарпагон в исполнении Редюка хорош именно тогда, когда он - просто скупой, ибо, как ни парадоксально, именно скупость - самая живая его черта.
Очень важным персонажем в спектакле оказался Жак (Денис Бухалов), повар и кучер Гарпагона и его постоянный оппонент. Жак «отвечает» за тему правды. «Невыгодное это занятие - говорить правду», - с подлинным трагизмом изрекает Жак, побитый управляющим Гарпагона Валером, но эта по-актерски прекрасно сделанная сцена кажется случайным вкраплением в фарс: слишком серьезен Валер (Денис Верягин), слишком больно Жаку. Вычленяя тему правды как особую и опираясь на нее, режиссер предлагает нам получше присмотреться к Жаку и только для этого, вероятно, «заставляет» его сильно заикаться, потому что в остальном характер роли не дает оправдания этому штриху, и вместо комического эффекта получается всего лишь неэтичное подчеркивание речевого недостатка.
Дальше странности множатся: когда Жаку выпала честь быть судьей в споре между Гарпагоном и его сыном Клеантом (добротная роль молодого Александра Лебедева), он их по очереди подзывает свистом, как шпану, хотя они - его хозяева и работодатели, причем от одного из них он только что претерпел побои. Объяснить эту сцену можно только радикальной сменой мировоззрения Жана, который решил, что выгоднее все же врать, и, примиряя отца с сыном, начал врать настолько самозабвенно и правдоподобно, что легко провел этих недотеп и в тот момент имел право презирать их обоих.
Наконец, линию любви в спектакле ведут две молодые пары: Валер и Элиза (Юлия Ильина), Клеант и Марианна (Мария Прыскина). Любовь - двигатель интриги и арбитр в споре о том, выгодно ли говорить правду. «Кто любит, тот и прав», - убеждают нас создатели спектакля вместе с драматургом. Красивая сцена объяснения Клеанта с Марианной, где молодой человек, как пушинку, поднимает возлюбленную и танцует с ней, становится чуть ли не центральной, и вряд ли этот акцент, поставленный режиссером, был случаен.
Все это имеет отношение к «сущности самосознания». А как насчет овладения комедийной стихией? Живая, остроумная, сиюминутная импровизация - неотъемлемая черта старинного фарса, но если в текст классической комедии внесено множество «отсебятины», которая воспроизводится из спектакля в спектакль, - это уже не импровизация, а именно отсебятина, словно Мольер показался недостаточно смешным или глубоким, и его решили подправить.
В начале первого акта на сцене появляется стул без одной ножки, призванный символизировать скупость Гарпагона. Наличие стула тут же оправдывается привнесенной в текст фразой, что это «любимый стул папы». Здесь начинается буффонада, граничащая с цирковой эксцентрикой: герои поочередно - но совершенно одинаково, без попытки импровизации - сваливаются с этого стула, зал смеется. Гарпагон как ни в чем не бывало усаживается на стул-инвалид со спиленной ножкой, и в оправдание звучит: «Папа никогда не падает». Фраза воспринимается как посторонняя и по стилю, и по сути. Сводница Фрозина (Зоя Самсонова) выходит на сцену с корзиной фруктов, которую прижимистый хозяин в конце сцены уносит со словами: «Детишкам».
Известный принцип - классика всегда мстит, когда ее гнут под себя, - срабатывает и тогда, когда Жак (из спектакля, а не из пьесы) перечисляет, что он планирует подать на обед: фрикасе, фуа гра, салат «Оливье», Каберне Совиньон... Вроде, все звучит по-французски, только салат этот был изобретен спустя два века после Мольера, хотя и французом, но в Москве, и за рубежом он известен как «русский салат». Что касается вина, то Каберне Совиньон - это всего лишь популярный сорт винограда, а для французов было бы важным, в каком поместье и когда он выращен.
Во втором акте Гарпагон запел, превращая спектакль в музыкальный, и финальная песня на мотив джазового шлягера "C'est si bon" объясняет зрителю, что ему был показан «наш симбирский "Скупой"». При этом от замены «симбирский» на «сибирский» или «рязанский» ничего бы не изменилось. Насильственная «регионализация» пьесы, ее текстуальное приспособление к местности практически всегда добавляет ей лишь провинциальности.
Можно принять, что спектакль получился не про что-то одно, что он опирается на тематическую триаду  «свобода - истина - любовь». Но опирается как-то неуверенно, маскируя неуверенность смешением жанров. Пытаясь овладеть комедийной стихией и обманчивой мольеровской простотой, режиссер попытался добавить статичным фарсовым характерам внутренней динамики, но сопротивления простоты не преодолел. Простота оказалась действительно сложной.

Гогин Сергей