Между риском и трезвым расчетом

Зоя Самсонова, Кларина Шадько, Фарида Каримова и другие артисты Ульяновского драматического театра стоя аплодировали театру «У Никитских ворот» и, может быть, даже в большей мере — артисту Денису Юченкову.
На фестивале «История государства Российского. Отечество и судьбы» он был занят в спектакле «Будь здоров, школяр!». И театральная публика не забыла артиста, блистательно начинавшего свою карьеру в Ульяновске. Внук актера Глеба Юченкова, сын Зои Самсоновой и Константина Юченкова (отец актера работает в Тверском драмтеатре) вот уже 11 лет работает в Москве, где является ведущим актером театра «У Никитских ворот» под руководством Марка Розовского, ведет телепередачу «Главная дорога», снимается в фильмах и сериалах, озвучивает компьютерные игры… А в Ульяновском драмтеатре до сих пор перед началом спектаклей звучит его голос: публику просят отключить мобильные телефоны.
Уезжал Юченков вскоре после премьеры спектакля «На всякого мудреца довольно простоты», поставленного столичным режиссером Аркадием Кацем. По случайному совпадению в театре «У Никитских ворот» эта постановка вдруг осталась без исполнителя роли Глумова — и Кац порекомендовал Розовскому Юченкова. Спустя время Розовский сказал о нем: «Сейчас нечасто встретишь артиста интеллигентного, собранного, идеально готового и к риску, и к умному расчету. Репетировать с Юченковым — значит договариваться, а не елозить смысл пустопорожними дискуссиями. Чаще всего слышишь от него: «Я понял, понял», — и это сигнал художественного единства режиссера и актера, о котором можно только мечтать».
Голос театра
— Денис Константинович, знаете ли Вы, что запись Вашего голоса с просьбой отключить телефоны звучит в театре перед каждый спектаклем и ее не достали из архива ради того, чтобы сделать Вам приятное?
— Да, я об этом был наслышан, но думал, что ее давно заменили. А когда вчера она прозвучала, мои коллеги удивились и спросили: это что, подарок мне? Я понимаю, что это делается в память обо мне, и это очень приятно.
— Что Вы испытали, когда увидели ведущих артистов нашего театра, аплодирующих стоя?
— Если честно, я не заметил их, потому что в зале было темно. Но мы очень переживали перед спектаклем. У себя мы играем его на малой сцене, всего для 50 человек, а тут — основная сцена. К тому же спектакль неоднозначный: люди в военной форме, идет война, стреляют, и вдруг начинаются скабрезные шуточки — не каждый может это понять и принять. А ведь все это было: люди продолжали жить, влюбляться, изменять, пусть и в состоянии войны. Неудивительно, что вначале зал был настороженным, а потом, когда мы слегка поднажали и люди перестали понимать, на комедии они или на трагедии находятся, стало легче управлять настроением. Когда есть такие контрасты — люди хохмят и смеются, а потом вдруг «хлоп!», и от человека осталась одна ложка, — тогда люди глубоко воспринимают происхрдящее. И как это принять, когда оказывается, что все эти парни, такие хорошие, смешливые, радостные, — все погибают? Этим спектакль интересен, но мы переживали, как он будет восприниматься. И когда в конце все встали, было радостно.
В движении
— Сейчас в театре много артистов, с которыми Вы вместе работали, но в то же время ушли из жизни Борис Александров, Юрий Копылов — наверное, трудно с этим смириться?
— Конечно, я переживаю и сожалею, что этих людей нет. Честно говоря, не знаю, как и чем сейчас живет театр, — за прошедшие десять лет я видел только «Незабудки», когда приезжал на юбилей мамы. О труппе знаю только со слов Каца, который продолжает здесь ставить спектакли: он все время расхваливает ульяновских актеров, а нас только ругает (смеется. — Ред.). Когда я здесь работал, здесь был очень сильный репертуар и сильные артисты, хотя и было сложно, Копылов был достаточно жестким режиссером. Розовский в этом плане другой: хотя у него есть свои плюсы и минусы, как у всякого «тирана», он не зажимает актера, а дает какую-то внутреннюю свободу, от которой тебе легко, у тебя словно воздуха чуть больше, и где-то ты можешь повалять дурака. Мне интересно, как ульяновский театр вышел из ситуации, когда худруки менялись каждый год. Любопытно, в каком состоянии теперь находится театр и насколько в нем выговаривают или проговаривают слова. Я понял, слова надо не выговаривать, а проговаривать — не декламировать, в общем.
— На пресс-конференции Вы сказали, что Вам интересны герои, которых раздирает внутренняя борьба. А лично Вам приходится с чем-то бороться?
— Я думаю, если люди способны сопереживать, то они и фашиста пожалеют. Например, мы недавно поставили спектакль «Харбин-34», я играю в нем главного фашиста, который влюбляется в еврейскую девушку. В конце он стреляется из-за того, что должен был украсть из семьи ребенка, — он это делает, но не может с этим жить. И публика принимает этого героя.
А лично мне очень обидно и больно оттого, что меня окружают люди без профессии. Медийные люди, которые никогда ничему не учились, получают больше профессиональных актеров, ездят на дорогих автомобилях. И «голубой экран» внушает всем нам, что мы должны восхищаться ими. Но я с этим не согласен. У актера должна быть школа. Идет постоянная борьба за благополучие. Не буду лукавить и утверждать, что за выживание, потому что есть «Главная дорога», которая меня кормит и поит. Но я все равно «нахватал» много работы и вынужден успевать везде. Правда, я этого и хотел: мне нравится такая постоянная движуха. Конечно, я очень устаю и иногда начинаю канючить, что устал, видеть никого не хочу, а хочу выпить виски и спать три дня подряд. Но на самом деле это внутреннее лукавство: сейчас в Ульяновске мне как раз можно отдохнуть, но я растерян оттого, что мне нечего делать. Выручает только то, что у меня с собой микрофон и компьютер, и сегодня я озвучил «Главную дорогу», а теперь жду текст, чтобы озвучить другую передачу.
«А ты кто?»
— Помню Ваше прекрасное исполнение роли Макаренко. А кто в Вашей семье главный воспитатель двоих сыновей?
— Когда я был ребенком, а родился и вырос я в Ульяновске, — время было смутное, голодное, злое, молодежь дралась палками и убивала. Культура была чем-то запредельным. Я в театр не ходил, хотя в театре были все мои близкие -мама, папа, дедушка, бабушка. Меня воспитывала улица. Конечно, дома ругали, но мне было все равно, я не ощущал ответственности перед родителями. Только сейчас я понимаю, каким был дураком, как раздражал их, теперь мне неудобно перед ними. И когда я выбрал их профессию, мне захотелось стать лучшим. Так что гордость за родителей — это уже воспитательный момент. Когда Наташа (Наталья Юченкова-Долгих — жена Дениса, актриса театра «У Никитских ворот». — Ред.) после рождения второго сына Ивана решила вернуться на сцену, я сначала с ней не соглашался, говорил: «Сиди дома и воспитывай ребенка». Но она говорила, ведь он вырастет и спросит: «Мам, мой папа — актер, звезда, а ты кто?». А теперь у него не будет ни вопросов, ни проблем в этом плане. Воспитание происходит, когда ребенок видит, как родители относятся друг к другу, к профессии, к происходящему вокруг. Чаще хочется сказать: «Сделай так!». А потом ставить в угол, пороть, наказывать. Но воспитать маленького человека можно, только находясь с ним, решая проблемы вместе — как тот же Макаренко. Наш старший сын Глеб в этом году окончил школу с золотой медалью, он сам учился, сам решил и поступил в МГИМО — на бюджетное отделение. И в случае с младшим сыном Иваном я тоже считаю, что наша задача — просто правильно лабиринт нарисовать, направляя его таким образом, как будто он сам решает — повернуть в другую сторону или начать все сначала.
— В Москву из нашего драм-театра уехало много молодых артистов. И кто-то ушел из профессии, у кого-то разрушились семьи. Как Вам удалось сохранить это?
— Я знаю об этих ребятах. Многие поехали как бы в никуда, в надежде показаться и закрепиться. Но это сложно хотя бы потому, что таких людей очень много. К тому же московские театральные школы — не в обиду провинциальным вузам -это другой уровень образования, конкурировать с ними трудно. Москва очень жесткий город, там другая скорость движения: выскочил из трамвая — и не догонишь его никогда. Вот и ломаются судьбы, рушатся семьи. Если бы я не получил конкретного предложения, то никуда бы не поехал, у меня здесь было все, мне было хорошо и рисковать бы я не стал. Но Кац договорился о предвзятом показе, и у меня «в кармане» была роль — а это намного больше, чем чтение «отрывков из обрывков».
Про машинки
— В Вашей передаче «Главная дорога» рассказывается о машинах, собранных любителями. Была среди них такая, за которую Вы отдали бы свой «Мерседес»?
— Ни за что! Эти фанатики-кулибины — классные ребята, но на их самоделках ездить невозможно. Всегда, даже когда машина была предметом роскоши, я считал, что автомобиль, в первую очередь, -это средство передвижения. Она должна быть удобной и не должна ломаться. А эти самоделки ломаются, не заводятся, и когда мы их показываем, то иногда таскаем на буксире. И в то же время это круто, особенно если получился не просто музейный экспонат, который трогать нельзя, а драндулет, способный пару километров проехать. Я люблю эту передачу — мне с детства нравилось «про машинки».
— Как думаете, почему аварий много — дело в дураках или в дорогах?
— В дураках! Дороги делают неплохие, по крайней мере, в Москве. Ужас в том, что когда ты двигаешься, то другая скорость мышления, отвлекаться ни на секунду нельзя. Я сам за рулем 20 с лишним лет, но и я нарушаю правила, иногда сознательно. Наше любимое, чисто русское «авось» в 75-80 процентах срабатывает, но 20-25 процентов делают статистику аварий и жертв. Ты понимаешь, что сейчас гололед и не надо рисковать, ты знаешь, как и что может произойти. Но ты опаздываешь, и тебе надо. А когда ты знаешь, что машина может ехать под 200, то хочется хотя бы до 150 разогнать! И мы, русские, все немного дураки. В этом наше счастье и наша беда. И у нас всегда будут плохие дороги, потому что один спер гравий, а если не спер, то забыл. Возвращаясь к моей работе в театре, считаю, что эту дурость можно искоренить, только непрестанно образовываясь, чем мы и занимаемся.

Анна ШКОЛЬНАЯ