Версия сайта для слабовидящих
Ульяновский драматический театр имени И.А. Гончарова

Ульяновск. Бедная Лиза

Страстной бульвар, 10
29 Октября 2015
/upload/iblock/2f6/2f60606630868623799a9b5abcfacfe5.JPG
В преддверии 250-летия со дня рождения Николая Карамзина, которое будет отмечаться в 2016 году, в Ульяновском драматическом театре поставили «Бедную Лизу». Главный режиссер театра Сергей Морозов получил президентский грант на постановку, в которой он доказывает и показывает, что эта небольшая повесть, образчик сентиментализма XVIII века, - не нафталинная литература и может быть интересна сегодняшнему, в том числе молодому, зрителю. Какими средствами он этого добивается?
Морозов обозначает жанр спектакля как «про(чтение) в одном действии». В самом деле, все начинается с чтения. В начале спектакля на сцене появляется группа молодых людей, современно одетых, которые вслух, по очереди, передавая друг другу книгу (на которую, очевидно, наткнулись случайно), читают первые строки «Бедной Лизы». Они дурачатся, делают «селфи», их забавляет архаичный стиль повести. Потом что-то происходит, и одна из девушек, посерьезнев, увлекается историей Лизы, начинает ассоциировать себя с ней, вживается в ее литературный образ. Увлекаются игрой и остальные. В этот момент происходит переключение между временами, и современная молодежь - на сцене практически одни молодые артисты - появляется в костюмах той эпохи (художник Дина Тарасенко). Молодые разыгрывают печальную историю любви крестьянки Лизы и дворянина Эраста, которая кончается смертью героини, обманутой своим возлюбленным.
Так устанавливается связь времен, которая и оправдывает для зрителя обращение к сентиментальной прозе. Актерскими и иными средствами театра достигается интересный эффект: молодые люди, участники действия, погружаются во времена «Бедной Лизы», оставаясь при этом в сегодняшнем дне, который просвечивает сквозь ткань спектакля, в первую очередь, посредством иронии, насмешливого остранения. Например, покойный отец Лизы, о котором в повести лишь упоминается, присутствует на сцене (Юрий Гогонин), взаимодействует с другими действующими лицами, даже выпивает с ними, подслушивает и подглядывает за происходящим, то есть остается членом семьи. Юмор помогает удержаться на границе между эпохами и не впасть в излишнюю серьезность, не потерять молодую аудиторию. Но здесь важно, что наши молодые современники, играя в «Бедную Лизу», осваивают в этой игре новый - то есть хорошо забытый старый - тип целомудренных отношений, ароматом которых окрашена и повесть Карамзина, и его эпоха. Разыгрывание сентиментальной истории - сначала дурашливое, потом все более серьезное - становится уроком чувств, по окончании которого хочется воскликнуть: «Как же нам не хватает сентиментализма!»
Погружение в эстетику Карамзина происходит не сразу и не гладко. Чтобы способствовать этому процессу - и на сцене, и в зале, - режиссер вводит в спектакль еще одного персонажа, Старика (Алексей Дуров) - старого и мудрого проводника во времени. Старик сокрушается по поводу происходящего и, словно говоря от имени автора, своими репликами, подсказками и толкованиями устаревших слов, связывает ушедшую эпоху с современностью.
Лизу играют в очередь две актрисы, и играют по-разному. Мария Прыскина быстрее и глубже погружается в сентиментальную эпоху, как будто ей там комфортнее живется, ее современная героиня, ставшая Лизой, принимает игру всерьез. Лиза в исполнении Надежды Ивановой - девушка-сорванец, она словно мечется на грани двух эпох, культур, эстетик, не принимая до конца ни одну из них, она словно разрывается между эрой мобильных телефонов, откуда она родом, и эпохой красивого, искреннего, но - с точки зрения нашего времени - перегруженного неестественными условностями чувства, которое мешает быть собой. Она примеряет на себя карамзинскую этику и не может решить, в каком веке ей уютнее, но большей своей частью она остается в сегодняшнем дне, показывая зрителю, что игра в «Бедную Лизу» - это все-таки игра, психологический тренинг, если угодно.
Спектакль получился не только грустно-ироничным, но и музыкальным. Если в начале «прочтения» бегло цитируются некоторые эстрадные шлягеры, то сама история Лизы разворачивается на фоне русских народных песен - как протяжных, так и веселых, хороводно-игровых. Актеры поют на несколько голосов, для этого с ними занимались консультанты по фольклору и педагоги по вокалу Олег и Наталья Москаленко, оттачивая особенности «народной» голосовой подачи. Фольклор на драматической сцене стал не только режиссерским приемом, призванным раскрасить постановку, это еще и погружение в естественную для Лизы социально-культурную среду, куда чужаком вторгся Эраст (Максим Косолапов, Денис Верягин). Это, вероятно, и отсылка к сентиментальному славянофильству самого Карамзина.
Красива и важна сцена, в которой Лизе грезится ее венчание с Эрастом, и в этих грезах влюбленные буквально взмывают в воздух на крыльях любви, а на самом деле - на лонжах. «Полеты во сне», конечно, зрелищный прием и даже логичный, но «полеты наяву», то есть на лонже, смущают тем, что часто применяются в разных постановках, и, во-вторых, заметно, что актеры в полете думают о том, как бы с размаху не столкнуться, и «летают» скованно.
Интересным показался сквозной план, связанный с семантикой символов венка и венца. В начале истории про бедную Лизу участники фольклорного действа появляются в венках из зеленых листьев: насыщенный зеленый цвет символизирует весну жизни, рождение любви и надежду на счастье. В конце спектакля, ближе к трагическому финалу, на головах актеров - пышные венки из желтых и красных осенних листьев, символ увядания и предвестник смерти: и чувства Эраста к Лизе, и самой Лизы. «Сон о венчании» в этом смысле является кульминацией спектакля: в одном из значений «венец» - это конец, высшая точка. После этого жизнь Лизы устремляется под горку, летит с высокого обрыва («венца») вниз и разбивается.
Ульяновская «Бедная Лиза» - современное прочтение классической повести, компактный полуторачасовой спектакль, создатели которого приложили разнообразные творческие усилия, чтобы привлечь к нему внимание в первую очередь молодого зрителя, «заразить» его Карамзиным, передать ему терпкое очарование ушедшей эпохи русского сентиментализма.

Фото Павла ШАЛАГИНА

Гогин Сергей