«Я подготовил макеты декораций для Кировоградского театра, но узнал, что некоторые актёры оттуда записались в добровольческие националистические батальоны, не смогу туда поехать», - рассказал донецкий художник, волею судьбы живущий сегодня в России.
Владимир МЕДВЕДЬ полгода работает главным художником областного театра драмы, но уже запомнился зрителям неординарными работами в «Стакане воды», «Тётках в законе», «Безымянной звезде», создающими удивительную по своей одухотворённости сценическую атмосферу. Он переехал к нам в регион в 2014 году из охваченного войной Донецка. Но в его творчестве гораздо больше надежды и любви, чем смятения и тревоги.
Нигде, кроме России
- Владимир Иванович, давайте вернёмся в недалёкое прошлое. Изменились ли условия работы в театре после объявления «нэзалежности» Украины?
- Сразу после развала СССР никаких особых изменений в отношениях к театру со стороны властей и общества практически не ощущалось. Донецк – город русскоязычный, перемещение по территории бывшего Советского Союза оставалось абсолютно свободным, долгое время сохранялось общее культурное пространство. У меня осталось много друзей в России, я постоянно сюда ездил, был в курсе всех событий. На Украине своя специфика театральной жизни была и раньше. Например, там всегда было больше музыкально-драматических театров, а в России всегда доминировали чисто драматические. Изменения начались лишь после того, как начался процесс частичного развала Украины. Едва началась война в Донбассе, культурное пространство мгновенно сократилось до размеров двух республик – Донецкой и Луганской. Я с болью воспринял, что прекрасный Мариупольский драматический театр, где много замечательных актёров старой школы, был преобразован в украинский.
Мы и в Донецке часть спектаклей ставили на украинском языке, отдавая дань государственной принадлежности, но делали это абсолютно добровольно. Не так давно я подготовил макеты декораций для Кировоградского театра, но после того, как узнал, что некоторые актёры оттуда записались в добровольческие националистические батальоны, я не могу туда поехать.
- Значит, переезд был связан с тем, что был необходим простор для творчества?
- Для творчества не требуется какого-то особого пространства. Можно запереться в комнате и творить абсолютно всё, что душа просит. Но у меня есть семья, я несу за неё ответственность, и это было главным, что заставило меня откликнуться на предложение Димитровградского театра. В Донецке с началом войны жизнь вообще замерла на несколько месяцев – не было ни почты, ни банковской системы, не платили ни зарплат, ни пенсий. 27 июля уехал из Донецка, а 1 августа уже приступил к работе. Иные варианты, кроме России, я даже не рассматривал. Я родился в России – на Сахалине, учился в России в училище и в институте, ставил спектакли в России. Я полностью воспитан на русской культуре. Но судьба сложилась так, что я – вынужденный переселенец в третьем поколении. Мои дед и отец жили на территории Польши и после Волынской резни были вынуждены перебраться на Украину. Теперь моя семья живёт в России, и я надеюсь, что на этом подобного рода «странствия» закончились.
- Поддерживаете связи со своими коллегами, которые остались в Донецке?
- Конечно! Очень немногие из моих коллег перебрались на территорию Украины. Националистическому безумию поддались единицы. И театр в Донецке вновь принимает зрителей, хотя есть огромные трудности с актёрским составом, материалами и финансированием. Но люди работают, потому что чувствуют, что это необходимо. И залы там сейчас – битком!
Даже в экстремальных условиях жизни люди всё-таки предпочитают искусство политике и войне.
Я был недавно в Донецке, и не было вечера, когда бы не гремела канонада. А ведь мы не могли поверить, что будет война – даже когда над городом начала кружить украинская авиация. За полтора года до начала всех этих печальных событий у меня умер отец. Недавно я навестил его могилу и увидел, как разрослось кладбище. И там похоронены в основном не те, кто погиб в боях или стал жертвой обстрелов. Отсутствие лекарств, воды, продовольствия вызвали скачок смертности среди мирных людей, и этих потерь нет в официальной статистике жертв, так называемой антитеррористической операции.
Гармония и компромиссы
- У актёров, режиссера и художника могут не совпадать взгляды, как удаётся преодолевать подобные ситуации?
- Когда я был молодой и горячий, у меня случались конфликты с режиссёрами – вплоть до того, что кого-то из них я просто терял. Сейчас понимаю, что не всегда был прав, что искусство театра зачастую связано с компромиссами.
Главное, понимать, что театр – это безграничное пространство, где всегда можно прийти к гармоничному сочетанию замыслов режиссёра, художника, композитора и актёра. Здесь необходимы умение и стремление понять друг друга.
- Мне кажется, что эстрада, кино и телевидение в последние десятилетия заметно деградируют, чего не скажешь о театре.
- Я не вполне с этим согласен. Конечно, если сравнить театры России и Украины, то они существуют в разных условиях. На Украине никаких денег на постановки бюджетами не предусмотрены. Только то, что мы зарабатывали на билетах, могло идти на финансирование новых спектаклей. Это заставляло думать о коммерческой стороне дела. Но мне и там даже в самые сложные годы очень везло: ни разу не приходилось участвовать в проектах, где ставилась цель привлечь зрителя любой ценой – даже за счёт пошлости и «натурализма». В России театры имеют гораздо большую поддержку от государства, и это позволяет не размениваться на то, что принято именовать «массовой культурой», сохранять те замечательные традиции, которые заложили корифеи русской сцены в прошлые века и десятилетия. Не знаю, удастся ли сохранить такую систему и в будущем, но очень хочется на это надеяться. Что касается эстрады, то там всё не так уж и безнадёжно. И на эстраде есть настоящие артисты, перед которыми лично я готов снять шляпу.
Дышать вместе
- С чего для вас начинается создание сценического пространства?
- Всё начинается с пьесы. Лучший вариант, если она «цепляет» сразу. Тогда образы возникают мгновенно. Бывает так, что в материал приходится «вгрызаться», и все равно находишь то, что тебя волнует, что близко тебе по духу. Иногда у режиссёра возникает настолько яркое видение спектакля, что я с удовольствием иду за ним. Пример тому – недавняя премьера «Безымянной звезды». Здесь режиссёр Анатолий МОРОЗОВ настолько близко сжился с темой, что у меня возникло искреннее стремление создать именно ту атмосферу, которой дышит он.
- А как же собственное видение?
- Когда я ещё учился в институте, и мне, и моим товарищам по учёбе нередко приходили в голову совершенно безумные идеи. Нам казалось, что мы совершим революцию в театральном искусстве. Но был у нас преподаватель, замечательный театральный художник Валерий Яковлевич ЛЕВЕНТАЛЬ, который советовал обращать внимание на авторские ремарки. И только по прошествии многих лет, я понял, насколько он был прав. С возрастом и опытом приходит умение прислушиваться не только к собственному внутреннему голосу, а и стремление не зацикливаться на собственных творческих амбициях, вникать в замыслы автора и в режиссёрскую трактовку.
- Во всякой беседе остаётся недосказанность. Может быть, вам хочется сказать что-то такое, о чём я не догадался спросить?
- Я всё-таки художник и привык оперировать не столько словами, сколько зрительными образами. Даже если у меня не получается что-то выразить в каком-либо публичном проекте, то я могу сесть и нарисовать картиночку, которая отражает возникшие мысли и чувства. Да и спектаклей я делаю довольно много, так что, возможность выразить всё, что я хочу, как правило, есть. И слова здесь не нужны. Слова нужны политикам, чтобы манипулировать общественным сознанием, а у художника иные цели и иные средства…
Сергей ЮРЬЕВ
