Владимир Золотарь: Не живёт тот театр, который цепляется за вчерашний день

В начале июня Ульяновский областной театр драмы наконец-то обрёл главного режиссёра - выходца из Санкт-Петербурга Владимира Золотаря. Какие перемены ждут театр в связи с этим назначением – об этом режиссёр рассказал сам, стараясь ничего не утаить.

И вовсе даже не случайно

С. Юрьев: Владимир Александрович, ничто в этом мире не происходит просто так. И то, что вы стали главным режиссером театра драмы, наверняка не было случайностью. Каковы предпосылки этого назначения?

В. Золотарь: Всё началось в 2017 году. До февраля того года я в течение трёх лет служил худруком Омского театра юного зрителя. Правда, там мне приходилось совмещать и творческие, и административные функции – отвечать и за репертуар, и за состояние унитазных бачков. И уходил я оттуда с пониманием, что нужно отдохнуть от подобного рода руководящей работы. И тогда же Олег Семёнович Лоевский пригласил меня в Ульяновск на свою творческую лабораторию, где я представил эскиз спектакля «Бесприданница». Как потом оказалось, прицел был дальний – стоял не только вопрос о включении спектакля в репертуар, проходили и своеобразные смотрины потенциальных кандидатов на должность главного режиссёра театра. Олег Семёнович знает всех театральных режиссёров в стране, и его рекомендации имеют большой вес для руководства любого театра. Но тогда я об этом совершенно не думал, поскольку хотел заниматься исключительно творчеством да и совершенно не представлял себе ни этого города, ни этого театра. Так началось знакомство с коллективом, которое продолжается уже четыре года: после «Бесприданницы» были «Ножницы», потом шла работа над спектаклем «Три товарища», по роману Эриха Марии Ремарка, которая по разным причинам пока не завершена. Сейчас готовим премьеру «Макбета», и предложение стать главным режиссером театра мне поступило в процессе работы над этим спектаклем. С одной стороны, мой путь сюда был не слишком прямым и довольно долгим, с другой – определённая закономерность в этом усматривается. Я и сам последние двадцать лет приходил к пониманию того, что быть руководителем постоянного коллектива мне гораздо интереснее, чем разъезжать по различным театрам и ставить спектакли нынче здесь – завтра там.

- А перспектива снова отвечать за водопровод и канализацию не смущает?

- Здесь мне это не грозит. В отличие от Омска, здесь существует разделение функций, так что, хозяйственные дела остаются на попечении директора и завхоза…

- Но, вероятно, не только это обстоятельство побудило вас согласиться?..

- Сотрудничество с Ульяновской драмой меня постоянно утверждало в ощущении, что это очень крепкий, очень профессиональный театр с огромным потенциалом. Очень мало в стране трупп, где нет «балласта» - актёров, с которыми по разным причинам руководство расстаться не может, но и ролей для них не находится. В большинстве театров немало незадействованных артистов, причём, это часто не зависит от их возраста. В Ульяновском театре ни одного такого человека нет. В репертуаре задействованы все! И это способствует, в том числе, и здоровым отношениям в коллективе – если каждому находятся роли, не возникает причин для склок. К тому же, у меня с коллективом за время совместной работы образовалась душевная привязанность. Как мне кажется, взаимная. Знаю примеры: труппа понимает, что режиссёр прекрасный, но душевного контакта нет, и это чувствуется. Как бы ни был хорош режиссёр, какими бы ни были замечательными актёры, без такой близости работать трудно, и, как правило, в таких случаях сотрудничество продолжается недолго, каким бы успешным оно ни было. Здесь у нас есть взаимопонимание и, я бы даже сказал, взаимодополнение, взаимообогащение. К тому же, здесь довольно долго не было главного режиссёра, а нормальный репертуарный театр со стационарной труппой, заточенный не на какие-то отдельные проекты, а на постоянную творческую работу, долго без постоянного художественного руководства обходиться не может. Это и актёры прекрасно понимают.

«Не люблю вмешиваться в чью-либо работу»

- После Юрия Копылова в Ульяновском театре ни один худрук надолго не задерживался. Всё это время спектакли, в основном, ставили приглашённые режиссёры и местные – например, Максим Копылов, Ольга Новицкая и другие. И получалось, как правило, очень хорошо. Будет ли у них и в дальнейшем такая возможность?

- Я вообще не люблю вмешиваться в чью-либо работу, и не намерен этого делать, если не возникнет крайней необходимости. За качество того, что мы выпускаем на сцену, я как главный режиссёр в любом случае отвечаю. Иногда вмешиваться приходится, но я стараюсь это делать предельно аккуратно. Неточности в работе могут быть у кого угодно. Их и у меня полно, и со стороны они обычно более заметны. Если люди хотят и могут, то препятствовать я этому не хочу и не буду. В конце концов, Максим Копылов – сам дипломированный режиссёр, Александр Лебедев года через полтора тоже получит диплом режиссёра, и с ним уже идёт разговор о том, что он будет делать пока эскиз спектакля на Малой сцене.

- Кстати, об эскизах! Из того, что было представлено в этом году на творческой лаборатории Лоевского, что-нибудь в репертуаре останется?

- Я рассчитываю, что останутся все три спектакля. И переговоры о продолжении работы над ними уже в завершающей стадии. «Лев зимой» будет закончен уже до конца этого года, «Обрыв» - вероятно, весной будущего, а что касается спектакля «Шлюк и Яу» - боюсь называть сроки, поскольку требуется большая подготовительная работа. Сама по себе идея перенести средневековый сюжет на современную почву интересна, но при создании эскиза Кирилл Сбитнев работал с оригинальным текстом Гауптмана, хотя изначально понимал, что текст этот – архаичный, что для продолжения работы надо делать новую редакцию, адаптированную к обновлённому сюжету. Также необходимо написание оригинальной музыки. Цитатами из всяческих хитов разных времён в спектакле, как это было в эскизе, не обойтись… В общем, идея перспективная, продуктивная, и режиссёр намерен довести её до ума.

- Но, с другой стороны, репертуар-то не резиновый, а театр и так балует зрителя многочисленными премьерами – даже в последние два ковидных года… Видимо, с какими-то спектаклями придётся расстаться?

- Да, репертуар и сейчас избыточен, и с какими-то спектаклями придётся расстаться. Какие-то из них действительно жалко. Буквально десять минут назад мне сообщили о трагедии – скоропостижно скончался прекрасный актёр, человек, на котором держалась значительная часть репертуара. Не стало Андрея Бориславского. Заменить его трудно, поскольку актёр был совершенно неповторимый. Что теперь делать с «Эмигрантами», с «Ревизором»? Андрей Валентинович репетировал одну из главных ролей в «Макбете» - премьере, которая должна состояться в начале сентября.

«Прежде были могучие дубы…»

- Два крайних сезона театр вёл онлайн-трансляции спектаклей прежних времён. Мастерская актёрская игра, конечно, и сейчас завораживает, так что, с невысоким качеством записи, можно было как-то смириться. А есть ли планы профессиональной, более качественной записи тех спектаклей, что идут сейчас? На сцене-то они не навсегда, а запись сохранится.

- Каждый спектакль современного репертуара есть и в рабочей записи, и в такой, что снята с нескольких камер. С театром сотрудничают два видео-оператора, съёмкой спектаклей занимается целый цех. Очень жалко, что не сделали рабочую запись весенних прогонов, в которых участвовал Андрей Бориславский, но кто мог предвидеть такую трагедию. Но сейчас мы стараемся, чтобы все спектакли репертуара фиксировались на видео максимально высокого качества. Кстати, пандемия ещё раз показала, насколько это необходимо.

- Тем более, что по прошествии времени те же спектакли будут восприниматься как-то иначе.

- Театр – искусство жутко скоротечное. Вот пример: был я несколько лет назад в Перми на фестивале «Пространство режиссур», который тогда был посвящён странам Балтии. Смотрел ставший культовым спектакль крупного режиссера, прогремевший на множестве театральных фестивалей. Классическая драма, сделанная в неореалистическом ключе – этакий трагифарс. Когда-то был хит мирового масштаба. Я видел его вскоре после выхода, и не скажу, что стал его фанатом, но прекрасно понял, почему за ним гоняются европейские фестивали. Но прошло примерно десять лет, и я едва досидел до антракта, прежде чем уйти. Меня постигло страшное разочарование. И не потому, что спектакль умер. Потому что умерла та эстетика, которая служила ему основой. Почему-то сам язык спектакля через десять лет стал звучать искусственно, невыразимо фальшиво. И в этом тоже быстротечность жизни театра. Нередко, погружаясь в эстетику какого-либо спектакля, мы теряем что-то важное, перестаём чувствовать эстетику сегодняшнего дня, воспринимать то, что сегодня является живым диалогом. В театре всё меняется слишком быстро. И ни о чем не надо жалеть. Уходит что-то – ну и пусть уходит. Это естественный процесс. На смену придёт что-то другое. И многим всегда будет казаться, что приходящее на смену – хуже. Да, раньше и артисты были талантливее, и деревья выше, и небо голубее. Илья Афанасьевич Шамраев из «Чайки» Чехова, помнится, говорил: «Пала сцена, Ирина Николаевна! Прежде были могучие дубы, а теперь мы видим одни только пни». Сто двадцать пять лет прошло, и каждый год находится очередной Шамраев, который повторяет то же самое. А театр живёт и развивается. А не живёт тот театр, который цепляется за вчерашний день.